Дедушкина копилка - Евгений Пермяк
- Дата:20.06.2024
- Категория: Детская литература / Сказка
- Название: Дедушкина копилка
- Автор: Евгений Пермяк
- Просмотров:5
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Может быть, вы объясните мне, как это происходит? — обратился он снова к Девушке. — Может быть, в Кисти заключены особые, неизвестные мне свойства?
Девушка не стала отвечать. И правильно сделала. Аппарат все равно бы не понял сказочного волшебства Кисти художника, резца ваятеля, пера поэта, смычка музыканта, иглы вышивальщицы и многих других простейших инструментов, не знающих старости и смерти.
Фотографический Аппарат не мог понять этого. Потому что он был хотя и очень зоркий, очень хороший и очень послушный, но бездушный аппарат. Без мыслей! Без чувств! Без сердца!
Про два Колеса
В одном новом велосипеде жили-были два колеса. Переднее и Заднее — ведущее и ведомое. Так как ведущего от ведомого отличить иногда очень трудно и на этой почве нередко возникают споры, велосипедные колеса тоже заспорили.
Заднее Колесо утверждало:
— Если я двигаю велосипед, если я его веду — значит, я и есть ведущее колесо.
Переднее Колесо на это резонно отвечало:
— Где видано, чтобы ведущий шел позади; а ведомый спереди? Я качусь первым и веду тебя по моему следу. Значит, я и есть ведущее колесо.
На это Заднее Колесо приводило пример с пастухом и баранами.
— Когда пастух гонит баранов, он тоже находится позади, но никто не скажет, что бараны ведут пастуха, а не он их.
— Если ты позволяешь себе сравнивать меня с животными, — возмущалось Переднее Колесо, — то не лучше ли представить себе осла, который, идя на поводу за хозяином, стал бы утверждать себя ведущим, а хозяина ведомым.
— Как тебе не стыдно? — взвизгнуло на повороте Заднее Колесо. — Это нелепое сравнение по внешнему сходству. Нужно смотреть глубже. Мои спицы напряжены до предела. Я, изнашивая преждевременно мою шину, привожу тебя в движение. И ты бежишь налегке. На холостом ходу. Да еще виляешь, куда тебе вздумается, и при этом называешь себя ведущим колесом.
— Перестань говорить глупости, — снова возразило Переднее Колесо. — Я не виляю, куда мне вздумается. Я веду тебя, выбирая лучшую дорогу. Я первым принимаю на себя толчки и удары. Моя камера в проколах и заплатах. Кому бы нужно было твое прямолинейное ограниченное движение, если бы не мое лавирование? Я веду тебя. Я! — кричало, дребезжа щитком, предохраняющим от грязи, Переднее Колесо. — Без меня нет Велосипеда. Велосипед — то я!
— Тогда отвинтись и катись! — предложило Заднее Колесо. — Посмотрим, каким будет твое качение без моих усилий… Посмот… — недоговорило оно, свалившись набок, потому что в этот миг Переднее Колесо отвинтилось и покатилось в одиночку… Оно катилось метр, два, три… тридцать метров, а затем тоже свалилось набок.
Пролежав так некоторое время на обочине дороги, колеса поняли, что без ведущих колес нет движения, как и без ведомых.
Они убедились на собственном опыте, что ведущим и ведомым быть одинаково трудно и одинаково почетно даже в таком простейшем колесном объединении, как велосипед, не говоря уже об автомобиле, поезде, а также о более сложных содружествах других колес, шестерен, маховиков и прочих деталей, составляющих единое целое в разумном и сознательном взаимодействии всех для успешного продвижения.
Неуступчивые сестры
Быстро текли-бегли с Алтайских гор в полуночную северную сторону две сестры: Катунь да Бия. Ретивые, говорливые и одна другой краше.
Бегли они так, текли да и встретились. Слились. Вместе потекли в одном русле. Потекли сестры-реки Бия да Катунь в одном русле да и заспорили: как называться реке, которая из них составилась.
— Я сама по себе текла, — говорит Катунь Бие, — а ты в меня впала. По мне и должна называться большая река — Катунью.
А вторая сестра, Бия, тоже из неуступчивых была.
— Не я в тебя, Катунь, впала, а ты в мои воды влилась. По мне и называться большой реке — Бией.
Долго бы так они спорили, волновались, пенились, из берегов выходили, да человек на ту пору случился. Землепроходец. Из русских людей. Они к нему подмываться стали.
Так и ластятся, плещутся, к его ногам подступают. Каждая свою рыбу ему на берег выкидывает. Каждая свое имя от Алтайских гор до полуночного холодного моря пронести хочет да себя прославить.
А русский человек из простых был. Не любил он, когда себя выставляют, за славой гоняются, родной сестры-брата ради этого не жалеют. И сказал рекам:
— Рассужу я вас, сестры. Ни той, ни другой обидно не будет. Обе-две вы в одном имени большой реки жить будете.
Сказал он и назвал большую реку — Обь.
Так неуступчивые, норовистые, порожистые сестры, сливая воды, потеряли свои имена и потекли обе-две Обью. Великой сибирской рекой. Все ее знают, красавицу, а про Бию и Катунь мало кто вспоминает.
Мелкие калоши
Ах!.. Вы даже не можете представить, как мне не хочется рассказывать эту прескверную историю о мелких калошах. Она произошла буквально на днях в передней нашей большой квартиры, в которой так много хороших людей и вещей. И мне так неприятно, что это все произошло у нас в передней.
Началась эта история с пустяков. Тетя Луша купила полную кошелку картофеля, поставила ее в передней, подле вешалки, а сама ушла.
Когда тетя Луша ушла и оставила кошелку рядом с калошами, все услышали радостное приветствие:
— Здравствуйте, милые сестрички!
Как вы думаете, кто и кого приветствовал подобным образом?
Не ломайте голову, вы никогда не догадаетесь. Это приветствовали розовые крупные картофелины новые резиновые калоши.
— Как мы рады встрече с вами, милые сестрички! — перебивая одна другую, кричали круглолицые Картофелины. — Какие вы красивые! Как вы ослепительно блестите!
Калоши, пренебрежительно посмотрев на Картофель, затем надменно сверкнув лаком, довольно грубо ответили:
— Во-первых, мы вам никакие не сестры. Мы резиновые и лаковые. Во-вторых, общего между нами только первые две буквы наших имен. И, в-третьих, мы не желаем с вами разговаривать.
Картофелины, потрясенные высокомерием Калош, умолкли. Зато вместо них стала говорить трость.
Это была весьма уважаемая трость ученого. Она, бывая с ним всюду, очень многое знала. Ей пришлось походить с ученым по разным местам и повидать чрезвычайно интересные вещи. Ей было что рассказать другим. Но по своему характеру трость была молчалива. Именно за это ее и любил ученый. Она не мешала ему размышлять. Но на этот раз трость не захотела молчать и, ни к кому не обращаясь, сказала:
— Бывают же такие зазнайки, которые, попадая всего лишь в переднюю столичной квартиры, задирают носы перед своей простой родней!
— Вот именно, — подтвердило драповое пальто. — Так и я могло возгордиться моим модным покроем и не узнать своего родного отца — тонкорунного барана.
— И я, — сказала щетка. — И я могла бы отрицать свое родство с той, на хребте которой я росла когда-то щетиной.
На это легкомысленные калоши, вместо того чтобы задуматься и сделать необходимые для себя выводы, громко расхохотались. И всем стало ясно, что они не только мелки, надменны, но и глупы. Глупы!
Трость ученого, поняв, что с такими гордячками церемониться нечего, сказала:
— Какая, однако, у калош короткая память! Ее, видимо, затмил их лаковый блеск.
— О чем ты говоришь, старая суковатая палка? — стали защищаться калоши. — Мы все очень хорошо помним.
— Ах, так! — воскликнула трость. — Тогда скажите, сударыни, откуда и как вы появились в нашей квартире?
— Мы появились из магазина, — ответили калоши. — Нас там купила очень милая девушка.
— А где вы были до магазина? — снова спросила Трость.
— До магазина мы пеклись в печи калошной фабрики.
— А до печи?
— А до печи мы были резиновым тестом, из которого нас слепили на фабрике.
— А кем вы были до резинового теста? — допрашивала трость при общем молчании всех находившихся в передней.
— До резинового теста, — слегка заикаясь, отвечали калоши, — мы были спиртом.
— А кем вы были до спирта? Кем? — задала трость последний, решающий и убийственный вопрос высокомерным калошам.
Калоши сделали вид, что они напрягают память и не могут вспомнить. Хотя та и другая отлично знали, кем они были до того, как стать спиртом.
— Тогда я напомню вам, — торжествующе объявила трость. — До того как стать спиртом, вы были картофелинами и росли на одном поле и, может быть, даже в одном гнезде с вашими родными сестрами. Только вы росли не такими крупными и красивыми, как они, а мелкими, плохонькими плодами, которые обычно отправляют в переработку на спирт.
Трость умолкла. В передней стало очень тихо. Всем было очень неприятно, что эта история произошла в квартире, где жили очень хорошие люди, которые относились с уважением к окружающим.
- А дедушка в костюме? - Амели Фрид - Детская проза
- Диковины - Григорий Диков - Сказка
- Как велит бог - Никколо Амманити - Современная проза
- Грустный радостный праздник - Мария Бершадская - Детская проза
- Большая книга ужасов. Особняк ночных кошмаров (сборник) - Елена Артамонова - Детская фантастика