Ребята с нашего двора - Эдуард Шим
- Дата:24.08.2024
- Категория: Детская литература / Детская проза
- Название: Ребята с нашего двора
- Автор: Эдуард Шим
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ничего. Хотел еще раз увидеть!»
«Ну, знаешь… Ненормальный! Уходи сейчас же!»
«Не уйду!»
Я захлопнула окошко. А он все стоял, долго и терпеливо стоял, подняв лицо к небу.
«Ната-а-аша!.. Ната-а-а-ашка!!»
Я не отзывалась. Замерла. И тогда он закричал на весь двор, в утреннее небо над двором: «Я тебя люблю, Наташка!!»
Конечно же, проснулась мать и соседи наши; я умчалась вниз по лестнице, в подвал, я тряслась от стыда и ужаса. И от счастья.
Ах, как я все это помню, как вижу и слышу наяву — это не сорок лет назад было, это случилось минуту назад…
Я сидела в подвале, счастливейшая из богинь, — в подвале, как на Олимпе, — и мне было слышно, как Алешка препирается с врачихой из первого этажа, со знаменитой Дорой Борисовной.
— Что ты орешь?! — грозно спрашивала Дора Борисовна.
— Вы же слышали, — сказал Алешка.
— Так что — об этом надо кричать на весь свет?!
— Надо. Вы извините, Дора Борисовна.
— У меня больное сердце, я принимаю снотворное. Я не сплю из-за этих глупых учебных тревог, когда воют сирены. А теперь этот влюбленный заорал, как сирена! Будет мне покой?!
— Когда женюсь, Дора Борисовна.
— Когда женишься, вы начнете драться! От вас не будет покою! Современная молодежь!.. Одумайся!
— Дора Борисовна, а вы рано женились?
— Лешенька, — сказала докторша с невыразимой язвительностью, — Лешенька, у девушек это называется «выйти замуж». Я вышла замуж семнадцати лет, и это был самый черный день моей жизни.
— Вы шутите?
— Именно. Я шучу. У нас была комната двадцать один метр, и там жили бабушка, мама, отец, две сестры и безногий дядя. После свадьбы мы положили гостей поперек кровати, а сами легли спать под столом. Это счастье, или как тебе кажется?!
— Раз вы любили, все равно счастье.
— Всю жизнь я любила его, как последняя героиня из кино. А что вышло? У нас опять комната восемнадцать метров, в ней прописаны он, я, Роза, Фридрих… Впрочем, тебе известно, сколько селедок в нашей бочке! Если, не дай бог, случится новая свадьба, молодые опять будут спать под столом! У тебя есть жилплощадь, влюбленный?
— Не-а.
— Приличная зарплата?
— Не-а. Стипендия.
— Тогда закрой свою сирену и не мешай людям спать. Любовь — это потрудней института. Любовь — это академия!
Алешка посмеялся тогда и спросил:
— А можно еще раз крикнуть, Дора Борисовна?
Наступила пауза; наверное, докторша рассматривала Алешку своим буравящим, пронзительным взглядом (один черный глаз выше другого, как будто прицеливается).
— Валяй, — сказала она и тоже засмеялась. — Но-но! Подожди. Я закрою окошко, в доме начнется кагал.
Как же давно это было — прошла жизнь от юности до старости, и Алешка убит в сорок втором, и наш дом сгорел в блокадную зиму и отстроен заново, и выросли дети наших детей… А парень в голубой футболке все стоит посреди пустого двора и кричит, подняв голову к небу: «Я люблю тебя, Наташка!»
* * *Я смотрю, как из подъезда выходит смешной, неуклюжий, долговязый человек. Он — тоже мой сосед, школьный учитель Константин Семеныч.
Есть необыкновенные люди на Руси, счастливцы и великомученики, добрые, бесхарактерные, чистые, вечно терзаемые сомнениями, вопросами: «Так ли живу?», «Для чего живу?», — постоянно мечущиеся от одного идеала к другому. Вот таков Константин Семеныч. Я не знаю среди своих знакомых более светлого, более порядочного человека, но сам Константин Семеныч все ужасается бытию своему, приходит каяться, и мы ведем необыкновенно длинные, серьезные, отчаянные русские споры.
Я часто жалею, что, когда был он мальчишкой и в тридцать седьмом году остался одиноким, не хватило у меня силы и мужества усыновить его. Об этом я не говорю ему, а он, вероятно, не догадывается.
Сейчас я смотрю, как он вышагивает по двору на длинных и тощих ногах (совершенно как на ходулях), щурится, таинственно улыбаясь. Поднял камешек, бросил в окно второго этажа. Это старый условный знак.
В окне появился монтер Веселов, надутый, всклокоченный, сердитый, не иначе — с похмелья.
— Кой ч-черт?!. Кто? Костя, ты?
— Давай вниз.
— А чего?
— Одевайся. Быстро.
— Да зачем?!
— Надо, надо. Важное дело.
— Ну, щас…
Я отлично помню их ребятишками — и Костю, и Олега Веселова. И я догадываюсь, что произойдет сегодня, отчего у Константина Семеныча такой заговорщицкий, такой наивно-загадочный и торжественный вид…
* * *Мой муж Алешка, Алексей Горбунов, убитый в сорок втором, тоже был школьным учителем. Это он придумал — собирать по воскресным дням мальчишек и девчонок из нашего дома, собирать раным-ранешенько, часов в шесть утра, и отправляться за город. С рюкзаками, в «походной» одежде и обуви, маленький отряд закатывался на целый день в пригородные леса.
Я помню, что в те довоенные годы уже началось осторожничанье в педагогике: детей отвозили в пионерские лагеря, где нельзя было шагу ступить без присмотра.
А тут иное — Алешка водил ребят в нелегкие походы, и костры были настоящими, и рыбная ловля всерьез, для общего котла; бывало, что мокли под дождями, теряли дорогу, мерзли… Родители, конечно же, сопротивлялись отчаянно, ребята были счастливы. Помню я, с какой радостью собирались в эти походы и Костя, и Олег Веселов, и Фридрих, и Нелька…
И еще я помню, как сама ненавидела эти походы. Единственный свободный день, выходной день воскресенье, часы семейного покоя, и вот тебе: Алешка бросает меня ради своих мальчишек… Я устраивала трагедийные сцены, ругалась, плакала, и Алешка, который любил меня, чувствовал свою вину, боялся глаза поднять. И все-таки уходил с ребятами.
Теперь, наверное, я бы уже не злилась. Я смотрю сейчас на утренний двор, и мне опять кажется, что ничего не изменилось; это не Константин Семеныч вышагивает у подъезда — это мой Алешка поднялся на рассвете, выбежал во двор, кидает камешки в окно. Созывает мальчишек в поход.
* * *Проводив подружку, спускается во двор наш влюбленный денди, великолепный и скучающий Игорь. Здоровается с учителем:
— Константин Семенычу!..
— Здравствуй. Рано поднялся.
— Так. Мелкие делишки.
— С нами пойдешь?
— В поход? Нет, уже не получится.
— Вырос?
— И это есть. А в общем…
— Что?
— Только между нами, — говорит Игорь лениво. — У меня самолет в девять тридцать.
— Куда это?
— К северным оленям. В геологическую партию устроился.
— Не замечал у тебя призвания.
— А это не призвание, — отвечает Игорь, озаряясь нахальной полудетской улыбкой. — Буду стаж зарабатывать. Веянье времени: после школы стаж требуется. Знаете?
— Но почему в геологическую?
— Не в продавцы же идти! Я английскую школу посещал. Джентльмен все-таки. Бороду отпущу!
— Понятно. С леди попрощался?
— С Майкой-то? — Ох, какая небрежность в голосе! И какое невероятное равнодушие на лице! — Нет, она не знает.
— Не скажешь?
— Само собой. Пришлю приветик с Новой Земли.
— Только так?
— Только так.
Константин Семеныч поднимает кверху палец, длинный и тощий палец, наподобие указки. Говорит наставительно:
— По-про-щай-ся. Как следует.
— Вот еще!
— Ей надо, понимаешь?
— Ха-ха! В таких вещах наоборот поступают. «Если у тебя линованная бумага — пиши поперек!» Слышали?
— Только умно пиши.
— Не понял.
— Хоть вдоль пиши, хоть поперек, лишь бы не ерунду. Чтоб содержание толковое.
Игорь смотрит на длинный качающийся палец. Говорит, вздохнув:
— Спасибо за эр-у. За руководящие указания. До свидания, Константин Семеныч! Я подумаю на досуге.
И он удаляется, похлопывая подметками замшевых мокасин, держа локти чуть наотлет, мощным и сдержанным шагом. Навстречу ему попадается монтер Веселов, и он приветствует монтера помахиванием белой скульптурной руки.
* * *А монтер Веселов недоволен. У него мокрая шевелюра (вероятно, сунул голову под кран), капли стекают по надутому лицу. Зевает, ежится от холода.
— Костя, — говорит он, — ты опять? Никуда я не пойду… Совесть имей, воскресенье ведь, не хвост собачий! И дело есть: телевизор в шестнадцатой квартире обещал починить.
— Пойдешь! — непреклонно заявляет Константин Семеныч. — Пойдешь как миленький! А халтуры у тебя каждый день бывают. Не удивишь.
— Костя, ну чес-слово!..
— Идем. Надо Фридку разбудить. Мне одному не справиться…
Они подходят к окошку в первом этаже. То самое знаменитое окошко… Мне кажется, что и занавески-то в нем довоенные. И так же, как до войны, приколочена полка между рамами и на полку выложены продукты.
Согнутым пальцем Константин Семеныч барабанит в стекло.
- Слезы, пустые слезы - Элизабет Боуэн - Классическая проза
- Забор Петровича - Ольга Пойманова - Воспитание детей, педагогика / Русская классическая проза
- Лечение с помощью воды - Алевтина Корзунова - Здоровье
- Что-нибудь светлое… - Песах Амнуэль - Научная Фантастика
- Целительные свойства воды. Эксклюзивное интервью с доктором Батмангхелиджем - Михаил Титов - Медицина