Журавленок и молнии - Владислав Крапивин
- Дата:20.06.2024
- Категория: Детская литература / Детская проза
- Название: Журавленок и молнии
- Автор: Владислав Крапивин
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я знаю. Ну и что?
Лицо у мальчика опять стало виноватым. Он зябко поежился и объяснил:
– Ну… я подумал, что ты мне поможешь. Раз ты его внук… Твой дедушка меня часто прятал.
Это "твой дедушка" вместо "Юрий Григорьевич" понравилось Журке. Все встало на свои места. Уже с сочувствием Журка спросил:
– От кого ты прятался? Мальчик опять досадливо повел плечом.
– Да по-разному было… Жизнь такая.
– И сейчас прячешься? Мальчик кивнул. Обвел глазами комнату.
– Раньше здесь раскладушка была… Я где-нибудь в уголке приткнусь, ладно? До утра…
– Как в уголке? На полу?
– А чего? – Мальчик улыбнулся, показав крупные редкие зубы. – Я закаленный. Крученый, моченый, прожаренный, промороженный…
– Ну да, – усмехнулся Журка. – Поэтому и лазишь ночью по деревьям голый, как Маугли…
– Я прямо из кровати сбежал. В окно вылез – и сюда.
Журке очень-очень хотелось узнать, от кого сбежал незнакомый мальчишка и почему прячется. Но приходилось быть снисходительно сдержанным и чуть насмешливым. Как-то уж настроился Журка на эту струну. Он вспомнил свою ночную вылазку на кладбище и сказал наставительно:
– Если собираешься драпать ночью, надо одежду заранее где-нибудь спрятать.
Мальчик беспечно махнул рукой.
– А, не догадался. Ладно, и так сойдет… – Потом он глянул на Журку быстро и внимательно. Спросил: – Тебя Юркой зовут?
– Да…
– В честь Юрия Григорьевича?
Журка растерянно мигнул. Он не знал, почему его назвали Юрием. Но тут же сказал:
– Конечно. А что?
– Ничего. Так…
– А тебя как звать? Мальчик неразборчиво бормотнул.
– Борька? – переспросил Журка.
– Горька, – отчетливо сказал мальчик. – Полное имя Горислав. Но никто меня полным именем не зовет. Горька – вот и все. Это мне больше всего подходит. Как наклейка…
– Почему же? – смутившись, выговорил Журка. Горька сказал то ли шутя, то ли серьезно:
– Да так. Жизнь такая. Горькая… Невезучий я уродился. Одни шишки отовсюду.
– Какие шишки?
– Всякие. Сегодня опять от отца перепало. С дежурства вернулся злющий, с мамкой поспорил…
– Значит, ты из-за отца сбежал? – сразу пожалев Горьку, спросил Журка.
– Не… Сегодня из-за другого. Меня хотели расстрелять.
Расстреливают обычно на рассвете. Так написано в книжках. Но рассвет начинался рано, и, когда за Горькой пришли конвоиры, солнце стояло уже высоко.
Горька проснулся от долгого, но осторожного стука по стеклу. Увидел в окне головы братьев Лавенковых и все вспомнил. Он понуро, но быстро натянул брюки и рубашку, сунул ноги в растоптанные полуботинки, которые давно надевал не расшнуровывая. Хотел убрать постель и вдруг подумал: а зачем это человеку, которого через несколько минут расстреляют?
Но ведь это не всерьез… А если бы всерьез?
Интересно, что чувствует человек, проснувшийся последний раз в жизни, одевшийся последний раз в жизни? Что он думает, когда у двери стоят двое с автоматами, чтобы провести его последний раз под ясным небом до обрыва?
Тоскливая тревога заметно кольнула Горьку. Будто сейчас была не игра. Не совсем игра… Он выдохнул воздух сердитым толчком, прогнал страх и вылез в окно. Хмуро сказал братьям Лавенковым:
– Чего греметь-то? Чуть всех на ноги не подняли… – Это все, чем он мог досадить конвоирам.
С приговоренным к смерти, видимо, не принято ругаться, и старший Лавенков, Сашка, миролюбиво ответил:
– Да ты что, мы тихонько стучали. – Потом другим, уже строгим голосом скомандовал: – Руки…
Горька вздохнул, нагнул голову и заложил руки за спину. А что было делать? Он покорился судьбе еще вчера, во время военного суда, который состоялся в сарайчике Егора Гладкова.
Егор тогда спросил у защитника Степки Самойлова:
– Чем ты его можешь оправдать? Степка пожал плечами, растерянно протер очки и сказал:
– Не знаю…
Он, кажется, добросовестно старался придумать защитительную речь, но так и не смог.
– Оправдывайся сам. Последний раз, – сказал тогда Гладков Горьке.
Но Горьке тоже нечего было говорить. Все, что можно, он сказал еще раньше, и его объяснения не убедили никого из судей – ни Егора, ни Митьку Бурина, ни тем более безжалостного третьеклассника Сашку Граченко. Да Горька и сам понимал, что нету ему оправдания. Из-за него отряд напоролся на огонь собственного часового и теперь, по правилам игры, два человека считались убитыми.
Правила были безжалостные. Как на войне.
Егор посмотрел на Граченко и на Бурина, и те кивнули. Егор поднялся с пустой бочки, на которой сидел, как на председательском кресле, и сообщил, что бывший стрелок отдельного повстанческого отряда "Синяя молния" за невыполнение боевого задания и трусость приговаривается к расстрелу ранним утром следующего дня.
– Ясно тебе?
– Ясно, – хмуро откликнулся Горька. – А при чем тут трусость?
– Он еще спрашивает… – усмехнулся Гладков. – Ладно, гуляй пока. Завтра на рассвете за тобой придут…
И вот – пришли. Сашка мотнул стволом черного пластмассового автомата с пружинной трещоткой:
– Пошли.
Он пропустил Горьку вперед и зашагал сзади. А Вовка Лавенков пошел впереди. С таким же, как у Сашки, автоматом.
– Напрямик, – сурово приказал Сашка.
Они пошли через пустырь. Трава на пустыре была обычно серой, выгоревшей, колючей, но сейчас она – то ли после ночного дождика, то ли от росы – переливалась тысячами капель. Горькины брюки внизу намокли, в полуботинках появилась противная скользкая сырость. Вовка шагал точно по прямой. Его голубые выгоревшие гольфы потемнели от влаги и сползли на кеды, он по-птичьи поднимал над травой поцарапанные ноги, но ни разу ни чуточки не свернул. У него был светлый упрямый затылок. Горька смотрел на этот затылок без всякой злости и досады. Вовка был ни при чем. Он был смелый, спокойный и надежный парнишка, несмотря на молодость – всего-то девять лет. Повезло Сашке, хороший у него брат. Почему другим везет, а Горьке – никогда? Был бы у него такой же брат, залег бы с двумя автоматами, не боясь мокрой травы, вон за той бетонной глыбой, подпустил бы конвоиров поближе и – та-та-та! "Сашка, ты убит, Вовка, ты убит! Горька, бежим!"
Только и в настоящей жизни, и в игре такие чудеса случаются очень редко. Горька знал, что с ним не случится. Тоскливая тревога опять кольнула его – словно все по правде. И он уже, будто в самом деле прощаясь навсегда, смотрел на сверкающую траву, на знакомые дома, на треснувшие бетонные блоки, которые лежали на пустыре, наверно, с тех пор, как существует Земля…
А может, все-таки случится чудо? Очень уж обидно умирать в такое солнечное утро. Даже понарошке – все равно тошно. Будто и не игра…
Горьку привели на берег Туринки и поставили у края обрывчика.
Метрах в пяти от берега, лицом к речке стоял шеренгой отряд "Синяя молния". Правда, не весь, трое, видать, проспали (за это, между прочим, тоже надо под суд). Но и пятерых было достаточно. Да еще Лавенковы встали в строй…
Егор Гладков раздал стрелкам зеленые гнилые помидоры – не всем, а через одного. Значит, половина будет трещать автоматами, а другая половина метнет в Горьку помидоры! И ему придется упасть, скатиться с метрового обрывчика на песчаную полоску у самой воды и лежать там, пока все не уйдут. Потом два дня его не будут брать в военную игру. А может, и больше. Потому что игра игрой, а разозлились на него, кажется, по-настоящему. По крайней мере Егор.
Егор насупленно, будто стесняясь, проговорил:
– Готовы?.. Равняйсь. Смирно… – Потом, постаравшись опять разозлиться, громко сообщил: – Бывший боец "Синей молнии" за трусость и предательский провал военного задания приговорен к высшей мере наказания – расстрелу!
Шеренга напряженно молчала. Стояли не очень ровно. Смотрели мимо Горьки. А Горька, насупившись и съежив плечи, смотрел на разномастные игрушечные автоматы и зажатые в пальцах помидоры. Тоскливое замирание перехватило грудь и подкатывало к самому горлу. Но плакать не хотелось.
– Хочешь сказать что-нибудь напоследок? – спросил Егор чуть виновато.
Горька переглотнул. Сказал:
– Хочу… Все равно это неправильно. Я не предательский… Я же объяснял…
– Слыхали уже, – безжалостно сказал Сашка Граченко и поправил на груди оранжевый автомат с диском.
– Можешь еще что-нибудь сказать? – спросил у Горьки Егор.
Горька не знал: что еще?
– Даем десять секунд, – сумрачно сказал Егор. – Думай.
Секунды пошли, долгие или короткие, Горька не понял. Мысли у него отчаянно заскакали, будто и вправду от каких-то удачно найденных слов зависела жизнь.
… – Все! – отрубил надежду Егор.
– Ну все так все, – сказал Горька себе, а не Егору. Распрямил плечи и стал смотреть на облака. Они были маленькие, светлые, с пушистыми краями.
Подошел Митька Бурин и нахлобучил Горьке на голову старую корзину. Облака исчезли. Все исчезло.
– Ты чего? – сказал из-под корзины Горька. – Пусти. – Он ухватился за плетеную кромку.
- Босиком по звёздам (СИ) - Доброхотова Мария - Фэнтези
- Грустный радостный праздник - Мария Бершадская - Детская проза
- Валькины друзья и паруса [с иллюстрациями] - Владислав Крапивин - Детская проза
- Закат - Николай Никитин - Русская классическая проза
- Закат цвета индиго - Евгения Михайлова - Детектив