Повести - Ал. Алтаев
- Дата:20.06.2024
- Категория: Детская литература / Детская проза
- Название: Повести
- Автор: Ал. Алтаев
- Просмотров:4
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы с Васькой и то гвоздиков набрали — хватит с него.
Голоса затихают, начинается чей-то сонный присвист, неясное бормотание, чуть слышные стоны. Васьки, Петьки и Степки, случайно попавшие в Академию, некоторое время еще мечтают о сытной карьере булочника и "блестящей" — галантерейщика. Обдумывают, как бы получше ублажить мрачного Тверского. Они открыли его слабое место — манию собирать коллекции пуговиц и гвоздей. Вот преподнесут ему завтра фунтик старых гвоздей, собранных где попало, да пуговиц, стащенных в академической пошивочной. Учитель будет расхаживать по классу, заложив руки за спину. А потом с довольным видом станет напевать, не замечая ошибок в ответах нерадивых учеников.
III. "РОЗОВЫЙ" ДОМ
Сергей тщательно оделся. Надел даже фрак, на который истратил недавно крупную сумму. Старательно причесался. Зеркальце отразило лицо с большими черными глазами и тенью пробивающихся усов.
По воскресным вечерам он почти всегда бывал у графа Федора Петровича Толстого, члена совета Академии, известного художника-медальера, с которым познакомился через Васильева. Кто не знал так называемого "розового" дома на 3-й линии Васильевского острова, в котором жил Федор Петрович… До него было рукой подать, только миновать старый длинный забор вдоль рекреационного академического двора. Там стояло три деревянных одноэтажных здания, принадлежащих Академии. В одном жил архитектор Гомзин, в другом — профессор живописи Варнек, а посредине, в красивом розовом доме с мезонином и стеклянной крышей, — Толстой.
Еще не стемнело, когда Сергей дернул звонок у подъезда. Ему открыла горничная:
— Граф еще работают.
— Я всегда раньше всех, — засмеялся Сергей. — Ничего, посижу пока у Ефремовны.
Он прошел коридорчиком, мимо парадных комнат, в каморку няни Толстого Матрены Ефремовны.
Здесь царил свой, особый порядок. На комоде, покрытом вязаной скатертью, были симметрично расставлены старые детские игрушки, какие-то раковинки, камушки, принесенные в дар няне ее питомцами. Рядом — монашеские рукоделия: коробочки и подставочки для подсвечника из семечек. У киота — вербы, свечи, раскрашенные яйца-писанки и лампадка в виде летящего голубя. На стенах — в самодельных рамках десятка полтора детских рисунков: лошадок с лихими всадниками, кораблей, цветов, диковинных птиц.
На высоко взбитых перинах сидела маленькая старушка в ватной кацавейке и, опираясь ногами в большой сундук, быстро вязала на спицах.
Улыбнувшись беззубым ртом и не бросая работы, она закивала головой:
— А ты и нынче спозаранку, дружок. Как здоров?
— Благодарю вас. Что мне делается? А как ваше здоровье?
— Бог грехи милует, видно, на тот свет мне дороги еще не приготовлены. Поживу, батюшка. Вот чулочки всем теплые к крещенским морозам кончу, а там стану вязать и на продажу.
— Для чего же на продажу?
Ефремовна подняла на Сергея глаза:
— А как же?.. Надо ж мне себя оправдать. Ем, пью, комнату занимаю, а Федюшке на всех не разорваться. Для тебя, да и для всех, он знаменитейших художеств советник, а для меня был и есть Федюшка. Я его на этих самых руках растила и штанишки первые надела. Невелики были богатства у родителей. Батюшка граф больше честью богат, чем деньгами, не умел наживать. А матушка — рукодельница, все шелками картины шила да игрушки сама делала лучше, чем в магазине… Ну, а продавать, — ни-ни, зазорно! Семья большая, у детей рты проворные, зубки крепкие, животы целый день пищу просят. Трудно растить-то было.
Она передохнула, точно вспоминая, и продолжала:
— Ну, Федюшку, известно, по графской знатности, как крестили, так в сержанты и записали. Да сразу и отпуск младенцу дали.
Сергей улыбнулся:
— Отпуск? Младенцу?
— Не веришь, голубь? Такая тогда бывала манера: родился дворянин, ну и служи царю-отечеству с малых лет. Каждый год так вот и давали отпуск, пока рос. Опосля поступил в корпус, а там и морским офицером стал.
— Слыхал я, что граф не захотел служить во флоте.
Лицо Ефремовны приняло строгое выражение.
— Как это так, в военной службе да не захотел служить?.. Нешто этак можно, ежели его в сержанты еще при крещении даже определили? Федюшка у нас до лейтенанта дослужился и на кораблях в чужих краях побывал. Только вот рисовальная глупость ему дороже жизни была. Уж я его, случалось, ругаю, ругаю. В детстве и посеку малость. А он — все за свое…
Она указала спицей на рисунки по стенам. Сергей давно знал эти детские попытки Толстого выразить неумелой еще рукой щедрость своей ребяческой фантазии.
Голос няни сделался сердитым:
— Вот он и снял мундир, дурачок. Да ты, батюшка, видно, не понимаешь, что он не вам чета. Вас — кого барин ткнул в Академию, кого казна послала, а ему каково пришлось?! Вся родня — на дыбы. Кричат: "Маляром заделался!.. Лучше иди ко двору, мы тебя камергером с ключом[96] представим к самому государю. Ну и чины, и все прочее…" Раз дядюшка его, старый-старый, глухой и строгий, даже написал родителю Федюшки, что Федюшка сошел с ума: ходит, вишь, в курточке, в длинных волосах и, дойдя до совершенных лет, стал учиться, как маленький. А у Федюшки волосики мягкие, что шелк, — красота ангельская, и на концах вьются. Зачем их стричь? Он не солдат. И курточки я сама спервоначала шила — деньги-то у него где были? Не было. В те поры стал он гребни модные да броши на продажу делать, а я чулки вязать.
— Неужели и чулками можно было помочь графу, Ефремовна?
Она пожевала губами и пренебрежительно взглянула на гостя:
— Что ты понимаешь! Чулки! Одни чулки, думаешь? Не-ет…
И, лукаво сощурив глаза, точно запричитала певучим голосом, которым когда-то баюкала питомца:
— Я ему и говорю: "Не корись, Федюшка, не корись! Работай, батюшка, работу бог любит, хоть и противная она у тебя, надо правду сказать. Не бойся, родной, старая нянька найдет, из чего щец сварить". И взялась за свой сундук. Сперва продавала полотно, миткаль да всякую всячину, что в ихнем же толстовском доме нажила. А насчет чулок, голубь, — так знакомство по Питеру большое, ну и от покупателей нет отбою… И перчатки, и митеночки, и чулочки — все надобно, особливо зимою — теплые. Деньги же от него все отбирала на харчи…
Она гордо посмотрела на Сергея:
— И он меня бережет. Да и кого не берегли Толстые? Племянник мой Иван Кудрявый, вольноотпущенный Толстых, до сих пор каждую обедню за них свечку ставит. Барышню-полячку с приданым за себя взял, дом свой, капитал нажил, какой, может, Федюшке и не снился. А ходит сюда, к ручке господской, по старинке, прикладывается и стоит, как во фрунт вытянувшись. Федюшка
- Ученица падшего бога (СИ) - Канарейкин Андрей - Фэнтези
- Зимний излом. Том 2. Яд минувшего. Ч.1 - Вера Камша - Книги магов
- Жизнь поэтов - Эдгар Доктороу - Современная проза
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия