Возмездие - Василий Ардаматский
- Дата:20.06.2024
- Категория: Детективы и Триллеры / Детектив
- Название: Возмездие
- Автор: Василий Ардаматский
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Великими соблазнами наполнен этот город…
Федоров улыбнулся:
— Человек, расположенный к пороку, найдет великие соблазны и в самой глухой деревне.
Монах с интересом посмотрел на Федорова.
— Нравы большого города содействуют порокам, — сказал он.
Федоров промолчал и стал смотреть в окно. «Черт с тобой и с твоими пороками, — думал он. — Мне уже нужно думать о том, как я начну разговор с Савинковым».
Тревоги Фомичева были на его лице, но Федоров рассеивать их не собирался: чем больше Фомичев будет перед Савинковым самим собой, тем лучше.
В туалетной комнате, умываясь, он увидел себя в зеркале — на него хмуро смотрел усталый мужчина с черной, какой-то не устоявшейся бородкой и густыми черными бровями. И глаза у него были отрешенные, обращенные в себя. «Веселей, дружище», — сказал себе Федоров, и тот, в зеркале, вдруг подмигнул ему и рассмеялся.
Поезд уже ворвался в окраины Парижа. Еще по-прежнему было много зелени и цветущих деревьев, но каменные творенья людей — их дома — жались друг к другу все теснее, поднимались все выше, делались больше. И наконец поезд, упруго тормозя, вошел под крышу вокзала. В вагоне стало сумеречно. Все засуетились…
В квартире Савинкова заканчивалась подготовка к встрече гостей. Только что явился Павловский, — как всегда, в своем военном френче без погон и в начищенных до блеска, не раз уже ремонтированных сапогах.
— Я изменил свой план, — сказал ему Савинков. — Сегодня с Мухиным наедине говорить не буду. Мы поговорим втроем: он, Фомичев и я. Но, как условились, вы будете в соседней комнате; если я говорю: «Напрасно вы приняли нас за дураков», — вы входите и делаете свое дело. Решили — как?
Павловский вынул из кармана короткий кинжал.
— Чтоб никаких недоразумений с полицией! — отвернулся Савинков.
— В Сене обнаружат труп, который никто не сможет опознать, — вот и все, — пряча кинжал, сказал Павловский.
Когда в передней раздался звонок, Савинков, несколько помедлив, пошел открывать.
Перед ним стоял мужчина лет тридцати пяти, в черном, по моде сшитом в талию пальто с узким бархатным воротником и в темной короткополой шляпе. Он был похож на профессора или преуспевающего врача. А из-за его спины выглядывала знакомая Савинкову подобострастно и боязливо улыбающаяся физиономия Фомичева.
— Это мы, Борис Викторович… мы прибыли, — скороговоркой пробормотал Фомичев.
— Прошу, — посторонился Савинков, пропуская гостей.
Они прошли в комнату, которая считалась столовой, и сели за большой овальный стол, накрытый простой льняной и далеко не свежей скатертью. Вокруг стола стояли пять стульев и одно жесткое кресло, в которое сел хозяин. Федоров заметил, что квартира выглядит очень бедно, даже подчеркнуто бедно, — на окнах не было ни гардин, ни занавесок, стены были голые, а старые обои — в пятнах. Интересно, Савинков действительно здесь живет или это квартира для служебных встреч?
— Вы рассчитывали увидеть меня утопающим в роскоши? Особенно после того, как мои люди в Варшаве закатили вам встречу в самом дорогом отеле?
Федоров благодарен Савинкову — своим вопросом тот вовремя напомнил ему, что он имеет дело с умным и наблюдательным человеком.
— Поверьте мне, у нас действует суровый закон: каждую копейку только на борьбу, — продолжал Савинков.
— Лично мне во всем больше импонирует скромность, — ответил Федоров. — А люди, живущие в роскоши, мне странным образом напоминают свинью, стонущую от блаженства посреди лужи.
— Абсолютно согласен с вами! — весело воскликнул Савинков. — Причем свинья вызывает меньшее отвращение. Верно?
— Конечно, — улыбнулся Федоров.
У Савинкова был план: сегодняшнюю встречу провести легко, бездумно и почти без политики и дела — это должно усыпить бдительность гостя.
— Я хотел в Варшаве сам уплатить за отель, — небрежно сказал Федоров, — но портье сказал мне, что уже уплачено, и намекнул, что уплачено ведомством, достаточно богатым. Видите? Бережливых всегда принимают за богатых.
Лицо Савинкова неподвижно, но Федоров знает: то, что он сейчас сказал, должно встревожить его собеседника. И действительно, Савинков в это время думал: «Вот как может быть — десять человек скрупулезно соблюдают конспирацию, а все поставит под удар один болтливый портье». Савинков, конечно, догадывается, кто оплатил гостиницу.
— Как вам Париж? Вы здесь впервые? — любезно спросил он гостя.
— Он мне так много снился и я так много о нем читал и думал, что сегодня увидел его, как старого знакомого. Но после Москвы все европейские города кажутся мне дремлющими в сладком покое.
— Москва так бурлит? Так активна? — с искренним интересом спросил Савинков. — Она же всегда была по-купечески сонным городом. Я, признаться, никогда ее не любил.
— Видите ли, нынешнее бурление Москвы — особое, — ответил Федоров. — Если говорить о чисто внешнем оживлении, то в Париже оно больше. Но я имею в виду какое-то подспудное, что ли, бурление. Пожалуй, я не смогу вам это хорошо объяснить, но, знаете, в Варшаве мне спалось так крепко, так спокойно, как никогда в Москве.
— Страх?
— Может быть. Но только не примитивный страх за свою шкуру. Один мой друг, университетский профессор, говорит, что мы должны быть благодарны за одно большевикам — они научили нас бояться за судьбу России и чувствовать себя ответственными за нее.
Федоров был спокоен, нетороплив и говорил с такой подкупающей простотой и убедительностью, что Савинков невольно поддался обаянию его речи — прекрасной чистой московской речи.
— Это изумительно! — воскликнул он восторженно. — Как раз вчера я тоже думал именно об этом. Изумительно! И вдвойне изумительно, что в России тоже почувствовали это. А?
Савинков взглянул на Фомичева, и тот закивал своей маленькой гусиной головой на длинной шее.
— И вы, Иван Терентьевич, поняли, почувствовали это, находясь в Москве? — удивленно спросил Савинков.
— Почувствовал, Борис Викторович, еще как почувствовал! — торопливо забормотал Фомичев своим тихим голосом, но Савинков посмотрел на него недоверчиво и снова обратился к Федорову: этот Федоров ему положительно нравится.
— Как живет Москва?
— Нэп сделал жизнь Москвы странной, я бы сказал, призрачной. В городе есть все, продаются даже бананы, а в ювелирных магазинах — брильянты. И абсолютно все покупается. Очень хотелось, чтобы покупали только большевики. Но увы, они, пожалуй, самая непокупательная часть населения, у них очень жесткий так называемый партмаксимум жалованья, на которое за ананасами не разбежишься. Наибольшей покупательной способностью обладают ремесленники и рабочие высоких квалификаций. Еще военспецы и специалисты из трестов, из нэповских фирм… — отвечал Федоров и видел, с каким напряженным интересом слушал его Савинков. — Вообще следует заметить, что нэп совсем не такая смешная и нелепая затея, как об этом пишут в западной печати, особенно в русской… — продолжал Федоров, но Савинков перебил его быстрым вопросом:
— Откуда вы там можете знать, что пишут здесь?
— Наиболее глупую писанину большевики цитируют в своих газетах; кроме того, члены нашей организации, причем многие, ездят за границу в служебные командировки, привозят оттуда газеты и различные издания, — услышал Савинков неторопливый, полный скрытого яда ответ. — Так вот, не так все глупо, — дескать, сперва буржуазию уничтожили, а теперь сами ее воссоздают. Во-первых, никто буржуазию не уничтожал, у нее только отняли самовольно захваченную ею материальную власть над страной. Промышленность и торговлю в свои руки взяло государство. И когда оно это сделало и тем исключило возможность реставрации материальной власти буржуазии, большевики решили допустить ограниченную деятельность буржуазии в сфере государственной экономики, обложив ее громадным, сдерживающим ее мечты налогом. И теперь эта буржуазия вольно, а главным образом невольно участвует в укреплении экономики большевистской России. Попробуйте откажите после этого в недюжинном уме Ленину! А что пишут западные газеты? Как говорят в Москве, бред сивой кобылы.
Савинков даже не улыбнулся. Он держал в кулаке свой до синевы выбритый подбородок и смотрел куда-то мимо Федорова. И вдруг, отняв руку от лица, спросил:
— Неужели смерть Ленина ничего не изменила?
— Как не изменила? Во главе страны не стало почти религиозно уважаемой фигуры, и это изменение весьма заметно и весьма существенно. Но если говорить о самой жизни, то в ней никаких радикальных перемен не произошло. Большевики ведут сейчас так называемый ленинский призыв в свою партию, и, судя по всему, в их сети попадут многие тысячи доверчивых и сентиментальных людей. Кстати сказать, мы приказали нескольким десяткам своих людей вступить в их партию… Хотим лучше знать, чем они там занимаются…
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Судебная практика по спорам в сфере исполнительного производства. Сборник судебных актов с комментариями - Николай Рогожин - Юриспруденция
- Журнал «Компьютерра» N 35 от 26 сентября 2006 года - Журнал Компьютерра - Прочая околокомпьтерная литература
- Концессионное право Союза ССР. История, теория, факторы влияния - Сергей Тищенко - Юриспруденция
- Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский - О войне / Шпионский детектив