Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев
- Дата:26.09.2024
- Категория: Детективы и Триллеры / Детектив
- Название: Ярость жертвы
- Автор: Анатолий Афанасьев
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Первый раз в жизни, Вить. Сам не знал, что так бывает.
— Еще как бывает, — заметил наставительно, как старший младшему. — От этого никто не застрахован. А моя сучка меня не дождалась.
— Это как раз сплошь и рядом, — поделился и я своим опытом. Пиво допил уже без затруднений. И бугор в брюхе рассосался. Витюня вдруг принял решение. Сказал, что чуть позже отведет меня в туалет, а там наверху маленькое окошко, стекла нет. Я помнил, уже раза три там был: уютный бревенчатый закуток с пневмотолчком — в двух шагах от моей комнаты. Под окошком, сказал Витюня, две доски висят на соплях. Если их оторвать, спокойно пролезешь.
— И куда попаду?
…Очутился я в кладовке, под потолок заставленной маркированными мешками с каким–то изоляционным материалом. Отрывая доски, которые, по словам Витюни, висели на соплях, я обломал два ногтя на левой руке и раскроил ладонь об ненароком высунувшийся гвоздь. Но озадачило другое: когда мочился, вместо привычной желтоватой жидкости вытекло что–то вроде марганцовки.
Выбравшись из кладовки, я оказался в просторном холле с бильярдным столом посередине. Яркооранжевые шары на зеленом сукне, скомпонованные в дебютный треугольник, да с пяток превосходных киев в стойке так и манили начать партию. Представляю рожу Могола, если бы он застал меня за этим занятием.
В бильярдной две двери, одна, как и обещал Ви- тюня, вывела на лестничную площадку. Оттуда я без затруднений узким переходом вышел к лифту, на котором спустился в подвал. Люминесцентный туннель, как и в первое посещение, был совершенно пуст. Вот и черная дверь, обитая кожзаменителем, вот и глазок с резиновой шапочкой. В него я заглядывать не стал из суеверия. С помощью суперотмычки, которой снабдил меня Витюня, в два счета справился с замком. Отмычка была сконструирована так, что зубчики разных размеров передвигались и фиксировались на ней тончайшими стальными пластинами. Методом тыка можно было подобрать любую конфигурацию. Вздохнув, я толкнул дверь…
Катя лежала на черном топчане, позаимствованном в морге, укрытая простынкой, с заведенными за голову руками, прихваченными к стойкам изящными пластмассовыми браслетами. Браслеты, не милицейские, с обыкновенными застежками на кнопочках, какие продаются в секс–шопах, снял. Глупо бормоча:
«Катя, Катенька, очнись, это я!» — поднял запрокинутую голову, тер пальцами виски, целовал сухие губы, щеки… Наконец она открыла глаза, и в них было столько же жизни, сколько в мутных лесных бочажках, подернутых тиной. Но меня узнала и решила, что это сон.
— Сашенька, мне плохо здесь. Давай уйдем отсюда?
Суетясь, я зажег сигарету. Дал ей, и она послушно затянулась. Сдернув серую простынку, я всю ее ощупал, освидетельствовал каждую вмятинку, каждое ребрышко. Или я тоже был в бреду, или она была совершенно целой, без следов побоев и пыток.
— Саш, щекотно же!.. — пролепетала она. — Ну ты что, совсем, что ли?!..
Не отвечая, я снова ее укрыл и тоже закурил.
— Саш, это в самом деле ты? Дай, пожалуйста, руку.
Я положил руку на ее грудь. Катя гладила ее и рассматривала с интересом.
— Тебе что, наркотики колют?
— Все время что–нибудь колют, ага, — беспечно согласилась она. — Но не больно, не думай. Даже приятно. Саш, а мы где?
— Ну как тебе сказать… Почти в санатории. Ты что, совсем ничего не соображаешь?
Капризно надула губки:
— Почему не соображаю. Все соображаю. Саш, хочу пи–пи!
Она глядела на меня с доверчивым выражением комнатной собачки. Это было чересчур. Что–то сломалось в груди, и я заплакал. Чертовы нервы! Отец, Катя — что дальше? Катино личико ответно скривилось.
— Саш, ты чего? Где–нибудь бо–бо?
Уложил ее обратно на топчан.
— Саш, ну правда? Что тебя тревожит?
В сущности, меня больше ничто не тревожило, но все–таки до рептилии мне было, пожалуй, еще далеко. Сердце бухало в ребра с пугающим хлюпаньем. Катя жмурила глаза, как ребенок, который бодрствует в неурочный час.
— Да ты спи, спи, маленькая. Я посторожу.
— А ты не рассердишься?
— Ну что ты, время позднее.
Через секунду она уснула. Я поправил простынку, поцеловал ее в лоб и ушел.
В коридоре поджидали двое мужчин. Обличьем похожие на Рашидика, крутые. Одеты в темно–зеленые балахоны, как у хирургов.
— Ну что, пойдем? — сказал один.
Привели неподалеку, в том же туннеле в соседнее помещение. Бетонированные стены, потолок, пол. Обстановка небогатая: пара стульев, мраморный стол, высокое черное кресло с изогнутыми подлокотниками. Высокий железный шкаф у стены.
— Раздевайся! — Передали друг другу сигареты, закурили. Через голову, с трудом я стянул блейзер, снял джинсы.
— Догола?
— Давай, давай, не умствуй.
Я остался в одних бинтах. Холодно не было. Тот, который распоряжался, обратился ко мне:
— Что же ты, вонючка, никак не угомонишься?
— В каком смысле?
— По дому без спросу бегаешь. Чего–то все вынюхиваешь. А с виду культурный.
Товарищ его поддержал:
— От них вся смута, от чернокнижников. Им бы только вонять. Совки поганые. По пайку соскучились.
Я сказал:
— Вы меня, наверное, с кем–то спутали. В душе я такой же честный труженик, как и вы.
— Как же в подвале очутился?
— Заблудился. Из сортира вышел и потерял направление.
Били сначала ногами, но как–то лениво. Один пнет в брюхо, покурит. Потом второй выберет местечко, прицелится, вмажет носком или пяткой и с интересом наблюдает, как я попискиваю. Перекатывали от стены к стене и даже сигареты не выпускали изо рта. Наконец им это надоело.
— Ладно, — сказал один. — Вставай, садись в кресло. Немного тебя проверим на вшивость.
Руки пристегнули к подлокотникам, лодыжки примотали к ножкам кресла. Получилась из меня голая раскоряка. Мужики полюбовались работой. Один для пробы потыкал в живот финкой–бабочкой.
— Вспомнил, — завопил я. — Вспомнил, где Гречанинов! Позовите Могола!
Оба лишь понимающе ухмыльнулись. Из широких карманов балахонов достали разные приспособления: моток провода с зачищенными блестящими контактами, пассатижи, разные режущие и колющие предметы — все добротное, новенькое, немецкого производства. Один контакт закрепили у меня в паху, другой — за ухом. Через элегантный приборчик, похожий на фотоаппарат, подсоединили провода в розетку. Пытка током неприятна прежде всего тем, что ощущаешь себя куском паленого мяса. Электрические импульсы по нервным окончаниям впиваются в мозг и сообщают каждой клеточке, что процесс обугливания в самом разгаре, и лишь глаза, как желуди на морозе, остаются ледяными, и кажется, что вот–вот вывалятся из глазниц. Именно глаза из–за их желатиновой сути плохо поддаются воздействию тока.
Боль — уже второе. Когда палачи вдоволь натешились, то поднимая, то сбрасывая напряжение, я превратился в слизняка. Ни кричать, ни умолять не было сил, но их разговор слышал отчетливо. Сознание чудом удерживалось на хрупкой ниточке электропровода.
— Пойдем перехватим по рюмочке, — предложил один. — Задохнешься от этой вонищи.
Второй возразил:
— Может, сначала додавим? Чего десять раз браться?
— Не велено. Сказано — постепенно.
— Чего–то мудрит хозяин. Зачем ему эта слякоть?
— А вот это, Кика, уже не нашего ума дело.
Похоже, их не интересовало, слышу я их или нет. Наконец они решили, что все же промочить глотку не повредит, и удалились, погогатывая, оставив меня распяленным в кресле. Я судорожно хватал воздух распухшим ртом, и вскоре мне открылась важная истина. Она была в том, что род человеческий изжил себя и не имеет права на существование ни в каком виде. Ошибка Творца зашла слишком далеко, и исправить ее возможно лишь глобально, уничтожив человечество целиком, не оставляя двуногой твари никаких утешительных лазеек в виде Ноева ковчега или очередного пришествия Спасителя. Мысль была хорошая, с ней легче было ожидать неминучего конца.
В бессильных корчах я понемногу затих и, кажется, чуток прикемарил, потому что не услышал, как вернулись братья–палачи.
Перехватили они не по рюмочке, как собирались, похмелились основательно: оба были взвинчены и веселились пуще прежнего.
— Ну чего, тихарик, оклемался? Готов ко второму сеансу?
— Господа, чего вы хотите? Вы хоть скажите!
— Да ничего не хотим, — ответили хором и благожелательно. — Чего от тебя хотеть? Ты обыкновенная лягушка, и мы ставим над тобой научный опыт. Верно, Кика?
— Для науки должен помучиться, сучонок.
— Больно же, — сказал я.
— Не надо было на папу залупаться.
Отцепили контакты и долго обсуждали, чем дальше заняться. Вариантов было много. Иные чрезвычайно мудреные. К примеру, Кика предлагал подвесить меня к потолку за одну ногу, а вторую приколотить гвоздями к полу. Его партнеру, которого звали Петруня, эта затея представлялась чересчур сложной технически, хотя Кика готов был биться об заклад на любую Сумму, что он ее осуществит. Петруня с упорством истинного романтика настаивал на некоем колумбийском варианте, при котором расслаивают горло от уха до уха, а язык вытягивают в образовавшуюся щель. Смеялись оба до колик, и особую пикантность их веселью придавало то, что на самом деле они отнюдь не шутили.
- Мой путь. Я на валенках поеду в 35-й год - Литагент АСТ - Биографии и Мемуары
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Зачем вспоминать сосны - Дмитрий Шашурин - Русская классическая проза
- Дикая жемчужина Асканита (СИ) - Кувайкова Анна Александровна - Юмористическая фантастика
- Дикая охота - Екатерина Васичкина - Фэнтези