Танцуя с тигром - Лили Райт
- Дата:20.06.2024
- Категория: Детективы и Триллеры / Детектив
- Название: Танцуя с тигром
- Автор: Лили Райт
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Очутиться? – Он не знал этого глагола.
– Пробраться в твои картины и жить там, внутри. – Анна показала на пальцах.
– Échame más flores.
На этот раз наступил ее черед смущаться.
Он положил ладонь на ее колено.
– Бросьте мне больше цветов. Ты говоришь приятные вещи, и я прошу большего. Как твоя щека?
– Лучше. – Анна указала подбородком на картину. – Это описывает твой период взросления? – Она пыталась сдержать в себе чувство обиды. Счастливое детство сделает невозможной даже дружбу.
– Нет, скорее вот это. – Он показал ей палитру, беспорядочное смешение красок, преждевременных стартов, возможностей.
– У тебя большая семья?
– Она только кажется большой. Мой брат пришелся бы тебе по душе. Он интереснее, чем я, и симпатичнее. Даже наша мама любит его больше. Когда мы были маленькими, я так завидовал Энрике, что однажды взял una honda[229], – он изобразил рогатку, – и выстрелил ему камнем в глаз.
Анна не удержалась от улыбки.
– С ним все в порядке?
– Не очень. Он не может правильно оценить расстояние. Он красивый мужчина с испорченным глазом. – Сальвадор неуверенно улыбнулся. – Женщины носятся с ним, как с ребенком, и ему это нравится.
Анна накрыла глаз ладонью.
– Он похож на пирата? – спросила она и рассмеялась. – В одну из наших встреч ты мне тоже его напомнил.
– Я? – задумчиво произнес он. – Энрике живет в Гватемале, но говорит, что, когда ему исполнится сорок лет, он вернется в Мексику, найдет жену, станет papi и осчастливит нашу маму. Ты хочешь завести семью? А, я забыл. Ты не любишь детей.
– Я люблю детей издалека. – Анна поставила ботинки рядом. – Есть ли у тебя вещица из спальни?
– Что-что?
– Вещица из спальни. Художники прячут свои лучшие работы в спальне, потому что они не продаются.
– Если я повешу свои работы в спальне, то никогда не усну. Среди ночи я буду вставать и хвататься за кисть, чтобы что-то поменять.
– Ты перфекционист?
– Нет. Я просто ненавижу большую часть своего творчества.
– Это безумие.
– Вполне возможно, – согласился он. – Тебе нравится то, что ты пишешь?
– На самом деле я не пишу. – Она поймала себя. Он полагал, что она пишет книгу. – Я только начинаю писать для себя. До этого я в основном занималась исправлением чужих ошибок. Я была факт-чекером. Я проверяла факты.
– Факты. – Он скептически покачал головой. – Никогда не доверял фактам.
Анна почувствовала дикое желание спорить. Без всякой на то причины.
– А во что же ты веришь? В науку? Религию? Лотерею?
– В детей.
– Но у тебя их нет.
– Легче всего верить в то, чего у тебя нет.
Он положил ее руку на свое бедро. Они сидели, прислонившись к стене. Картины не двигались. Все было недвижимо, кроме птиц за окном. Они не видели птиц, но могли слышать их пение. Лучи солнца пробивались через окно и падали на лицо Анны. Они сидели так долго-долго и ничего не говорили.
Сальвадор сказал, что есть два места, куда ему хотелось бы сводить ее, если у нее, конечно, будет время. Анна сказала, что оно у нее есть. Они сели в его серый седан. На зеркале заднего вида болтались образы Девы Марии и Че Гевары. Пречистая и мятежник. Прежде чем повернуть ключ в замке зажигания, он коснулся обоих образов. Они поехали в сторону холмов.
– Мы выросли в бедности. Куриной нищете. Campo[230] бедности, которая более безнадежна, чем американская бедность.
– Но сейчас…
– Понемногу мой отец пробивался. Я был первым в семье, кто поступил в университет. Мои родители считают, что, занимаясь живописью, я растрачиваю зря свое образование. Они не верят, что я могу заработать себе на жизнь. Думают, что я продаю наркотики.
– А на самом деле?
– Только по выходным, – улыбнулся он. – Я стараюсь жить по средствам, но это сложно. Я с детства был ненасытным мальчишкой. И до сих пор борюсь с этим. Желанием обладать вещами.
– Какими вещами?
– Искусство. Одежда. Еда. Не знаю. Это не вещи. Это безопасность вещей.
– Но твоя семья была счастлива…
– Так счастлива, как привыкли показывать в ваших телешоу… Но да, мы росли в любви. Мы чувствовали себя частью чего-то – этой большой семьи. Двоюродные братья. Тетки. Не одиноки, не брошены. Не голодны.
Когда Анна ничего на это не ответила, он спросил:
– А что? Ты была одинока?
– Немного, – ответила Анна. – Зато у нас было много вещей.
Десять минут спустя Сальвадор остановился у белой церкви. Снаружи было жарко, но когда они вошли, то почувствовали прохладу. Они сели на скамью в среднем ряду. Он показал на фреску – размытое изображение человеческого лица, круглое, как баскетбольный мяч, и выразительное, как он же. Вокруг его головы был намотан шерстяной шарф, как у карикатурного персонажа с зубной болью. Его рот был грязным.
– Тебе нравится?
Анна пожала плечами.
– Довольно грубо. Народное искусство? Оно немного не соответствует формальности церкви. Пара хихикающих подростков делала фотографии на фоне фрески. Мальчик почесал под мышками.
– Изображение Иисуса было сделано в районе тридцатых годов, – прошептал Сальвадор. – Профессор искусств передал его церкви. – Он достал из кармана открытку. Классическое изображение Христа. Мягкое выражение лица. Терновый венец. Штукатурка откололась в нескольких местах, оставив рваные осколки белого цвета. – Вот как это должно было бы выглядеть.
Анна сравнила открытку и живопись. Никакого сходства.
– Что произошло?
– Одна пожилая женщина восстановила ее.
– Она художница?
– Верующая.
– Ух ты. – Анна подавила в себе смешок. – Это самая ужасная реставрация из всех, которые я когда-либо видела. Даже я справилась бы лучше.
– Так обычно люди и говорят. Самая ужасная реставрация всех времен. Un fracaso[231]. Старуха говорит, что получила разрешение у священника. Он это отрицает. Они собираются привлечь специалистов, чтобы те сказали, можно ли восстановить это или нет. Это изображение называют Ecce Homo[232]. Се человек. Но теперь люди называют его Ecce Mono[233]. Се обезьяна.
Анна громко расхохоталась.
– Предметы искусства все чаще пропадают из церквей, – сказал Сальвадор. – Грабители вырезают картины прямо из рамок. Они крадут статуи. Они ограбили даже сокровищницу с дарами. Наркобароны поняли, что на антиквариате тоже можно заработать хорошие деньги. Правительство платит сторожам недостаточно. А ведь нужно заботиться об искусстве… – Он умолк, подбирая слова. – Как называют мальчика, который стережет овец?
– Пастух?
– Нам нужно больше пастухов.
Анна покраснела. Он не знал о маске, и она страстно захотела рассказать ему. Исповедаться. Здесь, в церкви, перед обезьянкой Иисусом.
– Время от времени, конечно, случаются и приятные новости, – продолжил он. – Несколько лет назад вдова американского стоматолога вернула мексиканскому правительству восемь тысяч предметов. Годами ее супруг скупал искусство доколумбовой эпохи на черном рынке. Некоторые предметы откапывались отбойным молотком. Он отреставрировал их, склеив зубным клеем.
Сальвадор невесело улыбнулся.
– Мы разрушаем множество вещей своим прикосновением. – Он поднял руку, потом передумал и снова опустил ее на колени. – И начинаем с того, что любим больше всего.
Они приехали в следующую деревню и припарковались. Они шли мимо оливковых деревьев, мусорных баков, огромного логотипа «Кока-Колы», гласившего TOMA LO BUENO. Сальвадор привел ее к круглому участку земли, свободному от растительности и окруженному невысокой каменной стеной. Амфитеатр. Нет, древняя арена для боя быков. Город под ними выглядел как картинка с рождественской открытки – уютно и умиротворенно. Ни фейерверков. Ни собак. Ни дыма. Сальвадор достал плед, бутылку красного вина и сыр.
– Это самое красивое место, которое я знаю в Оахаке. Помнишь, ты спрашивала меня? Когда я был маленьким, здесь тренировались novilleros[234]. Я пробовал создать собственный музей. Я собирал наконечники стрел и перья. Когда-то я предложил Энрике заплатить за просмотр своей коллекции, но он избил меня и забрал то, что ему понравилось. Я беспокоился, что если не буду собирать эти вещи, то они навсегда исчезнут. Мне не хотелось ступать на землю, потому что я боялся раздавить муравья или примять цветок. Потом моя семья отправилась в путешествие в Монтеррей. Нам пришлось провести в машине три дня. Когда я увидел, как огромна пустыня, то расплакался. Что стоили мои усилия, если мир вокруг был таким большим? – Он пожал плечами и предложил Анне ломтик сыра. – А сейчас парни приводят своих девушек в… – Он неопределенно повертел рукой.
– Поэтому мы здесь, – повторила его жест Анна.
– Depende[235]. – Он пожал плечами и весело улыбнулся.
Солнце опускалось за горизонт. Теплые оранжевые пятна света усыпали небо, как шрамы. От вина у Анны внутри потеплело и стало мягко. В игривом настроении она увлекла за собой Сальвадора, бросив его к ногам, ее пальцы превратились в рога, а копыта рыли землю. Тореро ущипнул быка за вздернутый нос, взмахнул перед ним полой красного плаща. Отважный бык бросился в атаку, и тореро закружился со зверем, оставляя следы в дорожной пыли. Пуговицы на его рубашке мерцали, как блестки на traje de luces[236]. Вместе они танцевали свой танец под падающим солнцем, и толпа ревела, и женщины бросали на арену розы, и оркестр играл, и королева улыбалась, пряча улыбку за черным веером, под черной кружевной мантильей. Матадор не мог причинить вреда храброму животному. Он положил Анну на землю, вытер пыль с ее брови и приник головой к тяжело и часто вздымающейся груди. Мужчина, влюбленный в женщину, называет ее mi cielo[237]. Мой рай. Мое небо. В тот момент небо показалось раем и рай казался близким, как никогда прежде.
- Героин - Томаш Пьонтек - Контркультура
- Детектив с тигром. Из цикла «Дилетантские детективы» - Татьяна Мефодьевна Постникова - Классический детектив
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза
- Галера чёрного мага - Деннис МакКирнан - Фэнтези
- Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон - История