Любимец женщин - Себастьян Жапризо
- Дата:17.07.2024
- Категория: Детективы и Триллеры / Детектив
- Название: Любимец женщин
- Автор: Себастьян Жапризо
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весь следующий день у меня душа ныла. Вечером как покажется на пороге очередной клиент, так у меня аж дыхание перехватывает - нет, не он. Я слыхала, будто девки и за грешки помельче оказывались в солдатских публичных домах в Северной Африке. Боялась, что не придет. Боялась, что Мадам за мной следит - жду я его или нет? Но он мне обещал прийти, а он был из тех немногих, кто как скажет, так и сделает.
Хорошо еще, что я не видела, когда он явился. Я была наверху, в комнате, с воспитателем лагеря отдыха для детей. Когда я спустилась в гостиную, Франсис ждал у стойки, на своем обычном месте, уткнувшись в кружку. На мне была белая комбинашка и чулки. Я было расстроилась - подумала, что разонравилась ему, - но Мадам мне жестом дала понять, мол, он уже тебя занял.
Наверху, в комнате, я была еще счастливее, чем накануне, да и он, по-моему, тоже. Мои белые чулки и темная кожа - такое сочетание ему нравилось; правда, как он сказал, наоборот было бы лучше. Я решила остаться в чулках. Чтобы подразнить его немного, обозвала в шутку маленьким развратником. Гляжу, рассердился всерьез. Пришлось вину загладить и обласкать его как следует. Тут он мне сказал - прямо как в одной песенке, тогда модной, пелось "Я не грущу, я в меланхолии", - что я его не так понимаю, совсем не так. Первой женщиной, настоящей и единственной, которую он любил, была его мать, очень молодая, очень красивая, очень блондинистая. Об отце он вспоминал так: "Мой папаша, этот варвар". Они жили в Марселе, в том квартале, где итальяшки. Варвар их бросил, и мать с сыном - ему то ли шесть, то ли семь лет было - остались без гроша, ей, конечно, пришлось подыскивать работу. Франсис говорил:
- Она отправила меня в пансион, но я не имею права ее упрекать, у нее не было другого выхода.
Но все равно бедняжка был страшно несчастен. С матерью виделся только по воскресеньям. Она, отправляясь с ним на прогулку, подолгу прихорашивалась перед зеркалом.
- Она водила меня в зоологический сад в конце бульвара Лоншан. Покупала мне печенье и пиволо.
Я знать не знала, что это за штука такая - "пиволо", а спросить побоялась. Может, мороженое какое-нибудь на палочке, типа сосульки. Но это к делу не относится. Он следил, как мать натягивала чулки и, надев шелковое белье, придирчиво разглядывала себя в зеркале. Спрашивала, как ему нравится. А он бросался к ней и крепко обнимал, прижавшись лицом к животу. Она была самой красивой на свете. Да что я болтаю? Она одна была как все женщины в мире - красивые, страшные, добрые, злые, с запахом молока и душистых цветов. Он долбил одно и то же, словно я полная идиотка:
- Чулки, кружева - это было красиво, это все такое женское, понимаешь? Я на всю жизнь запомнил. И я люблю все женское, я же не развратник какой-нибудь?
Я его успокаивала, что никакой он не развратник. Я бы ему вообще сказала, что он - святой с сиянием вокруг головы, если б ему это было приятно. Лично мне во всех его рассказах больше всего нравилось то, что я могла полюбоваться на его глаза и губы. И пусть бы рассказывал чего хочет. Я здорово в него втюрилась. Хотя и в первый раз, но сразу ясно - любовь. Я мечтала, чтобы Франсис меня увидел такой, какая я на самом деле - с белой кожей, с пушистыми волосами, - и вообще об уйме всякой ерунды, которая лезет в голову, когда остаешься совсем одна. Мой ближайший выходной выпадал на следующий четверг. До той поры я решила ничего не загадывать.
На третий вечер Франсис опять пришел, а потом и на четвертый. Мадам и не пикнула насчет того, что он снова занял меня и я с ним наверху была вдвое дольше обычного, но она была уже на пределе. В среду, как раз перед тем как ему прийти, Мадам отвела меня в сторонку, за стойку бара. Моя темно-коричневая кожа, наверное, светло-кофейной стала - до того я побледнела, когда услыхала от нее:
- Нынче вечером я тебе позволю, так и быть, но это в последний раз, учти. Уже все наши девки заметили. Если будешь продолжать, придется тебя выгнать. А я не хотела бы.
Я немного поартачилась, думала дурочкой прикинуться, но Мадам меня довольно-таки резко оборвала в том духе, что ее не проведешь и что она в борделе с той поры, когда я еще под стол пешком ходила. Она развернула бумажку в пятьдесят франков и помахала ею у меня перед носом, заявив, будто Франсис вчера как раз эту денежку ей всучил.
- Хочешь, все по местам расставлю? Ведь бумажка - из тех, которыми я с тобой на прошлой неделе расплачивалась?
Тут я язык и прикусила, даже не стала спрашивать, как это она, заплатив мне гроши, ухитрялась и дальше за ними следить; а Мадам, приобняв меня, будто хорошая подруга, продолжала:
- Слушай, ну что же ты делаешь? Как же это называется - свои, кровные, какому-то проходимцу отдавать, чтобы он мог тобой же и пользоваться Ну, знаешь, это уж совсем ни в какие ворота не лезет! Не ты первая такая, и те, что до тебя так влипали, помалкивали в тряпочку.
Она думала, я психану, разревусь вовсю и тем все и кончится. Просчиталась мамашка фигова. Пусть двадцать три стукнуло, пусть со всех сторон обложили, все равно на все наплевать, когда хочется узнать или хоть одним глазком взглянуть - какое оно, счастье, бывает. Мадам повторила, что еще на один вечер оставит мне Франсиса. А я думала только о том, что завтра - мой выходной. Дальше я не загадывала. Кто меня в последний раз брал, да и в предпоследний, - я их вообще не знала. Зато завтрашний день был мой, и только мой, никто на свете не мог его у меня отнять. Наконец-то там, за стенами борделя, кто-то ждет меня, и у него так же, как у меня, щемит сердце; стоило только подумать об этом, и сердце мое принималось гулко стучать в груди.
Жизнь, она длинная, все успеет сгладить - так говорил Франсис. Страсти пройдут, как и все остальное, и следов оставят не больше, чем весенний ливень. И это правда - вот я жива-здорова и обо всем спокойно рассказываю. В тот вечер, в среду, он меня обнимал, а я смеялась так, как никогда в жизни, и я знала, что мне страшно повезло, а потом будь что будет.
Не стану все рассказывать, только вот еще: на каникулы Франсис снял на той стороне мыса старый винный склад - и не найдешь в зарослях дрока, - там-то мы и условились встретиться. И я, подстилка из подстилок, чувствовала себя как неопытная девушка - вроде Даниэль Даррье в том фильме, - и я до сих пор помню это свое первое свидание.
Ровно в девять я была у Трещотки, местной парикмахерши. Заказала выпрямить волосы, потом взбить, потом расчесать. Взглянула в зеркало и увидела совсем другую, словно присыпанную мукой рожицу. И мне все хотелось побольше нарумяниться и губы поярче накрасить. Даже не верится, что можно было так поглупеть, но зато как это, оказывается, здорово. В одиннадцать часов я купила в "Парижском шике", что напротив церкви, такое дамское белье - умереть, не встать: шелковые чулки и узенький лифчик - чтобы не слишком скрывал мои прелести. Я боялась хоть что-нибудь позабыть из того, что тысячу раз в уме тасовала, и записала все на бумажку. Шампанское "Вдова Клико", а к первой бутылочке еще одну, чтобы той вдовой не быть, сигареты "Кэмел", пирожные из кондитерской "Эстанк", что на набережной. Ровно в полдень я уже ждала метрах в ста от хибары моего милого, под деревом, на котором я пилочкой для ногтей вырезала его имя; на мне было лазурного цвета платье, если покрутиться - развевалось блюдечком. Франсис сказал: "К двум часам". В последнюю минуту, самую последнюю, я принялась стучать по дереву кулаком, чтобы не расплакаться, и все твердила себе: ах Сюзанна, ах Сюзанна!
Да, вот как все теперь обернулось.
Что дальше было - тоже не очень хочется рассказывать. Мы были вместе до вечера, а потом и до ночи и, наконец, до утренней зари. Он проводил меня до моего "дома", потом я его - обратно, до его хибары, а потом мы снова отправились по тому же маршруту. Никак не могли нацеловаться. Столько еще нужно было рассказать друг другу. Уж даже не знаю, что еще нужно было, чтобы нам расстаться. Солнце потихоньку выпускало свой первый лучик. Грузовик увозил мусор и все сны, все мечты. У ржавых ворот, уже на пороге нашего девичьего жилища, Франсис, просунув руки мне под платье, обнял меня и поднял выше головы - развеселить хотел Сказал мне:
- Помни меня всегда.
Я не засмеялась. И поклялась, что не забуду его.
В тот же день, около пяти, он появился в гостиной "Червонной дамы" все в том же паршивеньком костюмчике, с тем же галстуком-шнурком, и видок такой, словно он пил, вместо того чтобы спать. Я не успела ничего сообразить, как Мадам между нами встряла. Франсис как рявкнет на нее: "Отвали, не то я тут все разнесу!" В гостиной уже сидели три хмыря, как всегда по пятницам, но они же не ради драки пришли, да и ни девкам, ни Мадам этого не нужно было Франсис схватил меня за руку - я опять была под дочь саванн наряжена - и взял курс на мою комнату. Он уйму всего хотел мне рассказать.
Сначала он всю меня вымыл марсельским мылом: отмоет кусочек добела - и целует. А между поцелуйчиками скороговоркой выложил какую-то жутко запутанную историю. Он добрался уже чуть ли не до пальцев на ногах, когда я кое-как ухватила за конец ниточку из этого клубка: в общем, когда он был маленьким, у них в пансионе была поганая-препоганая училка. Я сказала:
- Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье (Пер. Н.М. Демуровой) - Льюис Кэрролл - Детские приключения
- Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны - Наталья Борисовна Граматчикова - История / Политика
- НИКОЛАЙ НЕГОДНИК - Андрей Саргаев - Альтернативная история
- Замок на песке. Колокол - Айрис Мердок - Проза / Русская классическая проза
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив